Михаил_женат, 56 - 9 ноября 2008 23:43

продолжение

Если говорить об одной из моих задумок, трагедии Шекспира "Макбет", я думаю, Макбет и леди Макбет – это единое целое, один человек. Как это показать в "живом" театре? Актер может с ума сойти! Какой должен быть костюм? А когда Макбета играет человек, герой-исполин, а леди Макбет на его фоне – тонкая-тонкая кукла, которая, как змея, его направляет, – это совсем другое дело.

Я мечтаю поставить пьесу Алексея Толстого "Царь Феодор Иоаннович". В обычном театре нельзя наглядно показать, что царь Федор управляется Борисом Годуновым. Но когда стоит кукла ангелоподобного блаженного царя и за ним – массивная, темная тень Бориса-кукловода, а ему в противовес – царица Ирина в белом, почти коронованная монахиня (тоже "живой план") и вокруг нее кукольные боярышни-лебедушки… В каком еще театре это возможно показать?

Если хотите, это кино с компьютерной графикой в театре или фантазии Феллини, нечто сновиденческое, когда допустимы необычные приемы.

- Как Вы подбираете произведения, по которым потом ставите спектакли? Чем вам близко каждое из них?

- Когда я придумываю спектакль, очень важно понять, какое место в нем занимает человек, а какое – кукла. И, конечно, выбираю то, что мне в данный момент близко. Это может быть связано с моим настроением или даже с музыкой, исходя из которой придумывается спектакль. В первую очередь я имею в виду "Риголетто" Верди. Больше половины моих спектаклей – исторические. Я очень люблю историю и считаю, что у нее можно многому научиться. История – это увеличительное стекло, сквозь которое более выпуклыми становятся страсти – вспомните Шекспира. И мы видим, чего нельзя совершать, что есть злодейство и что – добродетель.

Меня как художника очень волновали священные войны, насаждение иной религии там, где она неорганична, подавление другого народа, человеческой свободы. Эта тема возникла из католической экспансии. И в результате появился "Тиль", потому что я увидел у Григория Горина четкое выделение этой темы. Я вообще против любой агрессии. Каждый человек имеет право любить, выражать себя в искусстве так, как он может, имеет право на свою веру. Когда пытаются "бить" людей крестом, сжигают на кострах тех, кто думает, верует иначе, мне кажется, это какой-то сатанизм. Но свобода, конечно, должна быть ограничена нравственностью и чувством долга.

Я никогда не позволяю себе мейерхольдовщины, холодного формализма. На сцене должна быть душа, чтобы торжествовало творческое начало, образ Божий в человеке. Например, если взять мой первый спектакль "Маленькие трагедии" – это своеобразный символ того, что я хочу делать в искусстве. Каждым спектаклем уничтожать пороки в сознании зрителя. Скупость становится смешной, омерзительной. Дон Гуан, прожегший всю жизнь напрасно в погоне за любовными победами, влюбляется в женщину, которая становится причиной его смерти, его расплатой. Для меня самая главная "маленькая трагедия" – это, конечно, "Моцарт и Сальери". В постановке – это извечная борьба Добра и Зла, светлого и темного начал и очень важная для меня тема убийства гения темной силой. Сальери как служитель зла бросает вызов Богу. Его зависть смертоносна для Моцарта-кукловода. Но маленькая куколка композитора, его душа продолжает играть на фортепиано свою необыкновенную музыку даже после его смерти. А с небес на него сыплются, словно осенние листья, листы его партитур.

- А чем Вам близок Есенин?

- Прежде всего своей душой. Своей грустью, озорством, любовью к русской земле, к нашему национальному деревенскому быту. Встречаясь с извозчиком на площади, он вспоминал запах навоза с родных полей и был готов нести хвост каждой лошади "как венчального платья шлейф".

Для Есенина Православие было неразрывно связано с Россией, с нашими березами, старушками и платочками. "Язвы красные незримому Христу" – только Есенин мог так сказать о ягодах рябины. "Шел Господь пытать людей в любови", мне кажется, гениальное произведение. Бог думал, что на земле больше не осталось верующих, а нищий дед последним куском хлеба делится со Христом, принявшим земное обличье. Есенинская фраза "Господи, отелись" может показаться кому-то неканоничной, дерзкой, но я так не думаю. Для Есенина теленок – это что-то нежное, трепетное, и корова для него не грязное животное с рогами, а прекрасный, родной образ. Господь, как известно, Творец, а на земле рождают матери.

Мне повезло с внешностью. Еще когда получал паспорт, я услышал: "Молодой человек, вы очень похожи на Есенина". Я тогда рассердился и сначала стал отвергать поэта. Но потом начал изучать его творчество, судьбу – и Есенин сделался мне очень близок. То, что я внешне похож на него, конечно, помогает мне в работе над ролью. Я могу не носить парик в этом спектакле…

- Когда Вы на сцене входите в какой-либо образ, Вам не трудно потом избавиться от его влияния на Вашу собственную личность?

- В этом смысле мне близок великий русский актер Михаил Чехов. Он мог без труда выйти из образа даже на сцене, если в какой-то момент отвернется, и снова войти. Когда я играю, то полностью наполняюсь содержанием своего героя, но как только схожу с подмостков, абсолютно освобождаюсь от него, и я – это я. Но вот людям, которые психологически ощущают на себе влияние своих ролей, нельзя быть актерами, для них это вредно.

- Но Вам приходится играть и отрицательные роли.

- Без этого не обойтись. Актер должен иногда перевоплощаться в отрицательных героев – это его профессия, его крест и тяжесть его труда. Он не должен быть "ангелом" или морализатором на сцене. Актер должен так показать порок, чтобы зритель сам, без нотаций, понял, что это

• 
• 
•